Отчетов о том, что там на игре случилось с персонажем, я никогда не писал. Да и читаю, если честно, такие отчеты только по диагонали. Люди играли в свое, я в свое, какое мне до них по сути дело?
Это все к тому, что сегодня душа просит отступить от традиции и написать отчет обо всем том
Круг Ветра: 16 лет спустя. Александр Ксенакис, посол Империи Гайифа. День первый.
Александр - не очень хороший политик. Ему бы быть художником, или поэтом. Живописать солнечные лучи на юной коже, впитывать мерцание звезд, в поисках вдохновения забраться на вершину мира и оттуда с трепетом наблюдать, как рождается новый день... Александр воспитан в роскоши и опасной парадигме о том, что злых людей нет на свете. Он уже успел выучить, что парадигма не верна, но душой никак не может этого принять.
Хороший политик из них двоих - Актеон. Тонкий и яркий. Отличный актер. Человек, добившийся всего сам. Все самое противоречивое и удивительное, что есть в мире, для Александра - в Актеоне. Загадка, которая будет манить всегда. Шкатулка, которая всегда останется не открытой.
Когда, через 2 года войны, Империя и Талиг решаются сесть за стол переговоров, Александр думает, что готов. Он знает, что Талигу не выгодно продолжать войну. За два года домашнего ареста он добился нужного отношения от нужных людей. Беда в том, что Александр не умеет брать, не отдавая. Штирлиц любил Берлин и немцев, ага. Не опять, а снова Он искренне симпатизирует Бенедикту, верит в дружбу с Хуаном и оттого все просчитанные политические ходы - острее, и бъют в самое сердце. Александр - не очень хороший политик.
Император не доверяет ведение переговоров Александру. Вместо этого он присылает своего племянника. Сервилий блистателен, язвителен, и совершенно не изменился со школы. С точки зрения Александра, это худший выбор из возможных, потому что Сервилий - как глухарь на току, слушает только себя и совершенно не способен к эмпатии. Потом, когда Сервилий будет заперт в холодной камере, а Хуан одним небрежным жестом скомкает тонкий сатин их не-дружбы, Александр очень пожалеет о том, что этого едкого, несносного и самовлюбленного человека нет рядом. Но в первый вечер, когда прибывают посольства, Александр раздосадован. Сервилий кланяется, как танцует. Он осязаемо несносен. А за его плечом - Актеон. И зал становится далёким, дробится на куски с каждым ударом сердца. Гайифу унижают - намеренно, или случайно. Вручать награды "за разгром гайифской армии" сразу по прибытии послов, в их присутствии - так себе политический ход перед переговорами. Александр проглатывает это легко, вполголоса говорит соотечественникам: "улыбаемся, улыбаемся шире". Это такая малая толика будущей боли, недоумения и унижений, и Александр как будто чувствует это, а потому - прощает сразу.
Разговоры, пустые и осмысленные, открытые и приватные, бесконечно-длинные, и оборванные на самом важном. Танцы. Легкая летящая партнерша в фиолетовом. Александр не знает ее имени, но в другой жизни он предложил бы ей три танца подряд - так с ней легко. А если с человеком легко танцевать, с ним будет легко во всем. Александр точно это знает.
Еще до начала бала приходит донесение. У свергнутого 10 лет назад Императора Леонида, за верность которому был отравлен отец Александра, была супруга. И, вероятно, наследник. Как их искать - непонятно, и Александр делает с этой информацией то единственное, что может - использует, чтобы успокоить Хуана, который опасается подписывать мир с нынешним Императором. Ведь Гайифа - это не ее Император, потому что Императора в любой момент можно заменить. А Хуан, оказывается, знает о спасенном наследнике. И его нежелание делиться информацией должно бы многое сказать Александру, но тот отчаянно верит в то, что злых людей нет на свете, и списывает все нелогичности на очарование северных варваров. Потому что не может умный, тонкий и очень печальный Хуан всерьез верить в то, что Гайифа примет очевидно марионеточного правителя.
Александр - не очень хороший политик. Хороший политик не щадит никого, а Александр - щадит, и главное - сопереживает. Прощает очевидно провокационные шутки про гайифскую любовь, прощает сальные взгляды и настойчиво-неуместные вопросы о том, кем ему приходится Актеон. Супругом, но вы же не хотите этого знать, зачем расспросы? Какое вам вообще дело, ну? В качестве награды Александр получает щемяще-откровенный разговор с Хуаном. Александр уверен, что после такого разговора между двумя людьми уже не может быть никаких шпилек, потому что когда человек открывается тебе так - это уже доверие, а двоерие - это очень особенная вещь. В его картине мира доверие невозможно предать, перечеркнуть, забыть о его существовании. Завтра окажется, что Хуан все-таки очень хороший политик. Не то, что Александр.
Разговор обрывается, оставляя удивление и звенящую пустоту недосказанности. Александр выходит в зал и видит Актеона. Эти мгновения впечатаются в его память с четкостью негатива. Навсегда. Тео не похож на себя. Сразу. Что-то остро не так, Александр пытается увести его наверх, но супруг оседает в его руках. И Александр встряхивает его. Инстинктивно. Забыв все, что знал о ядах. Актеон открывает ярко-синие глаза. Его сердце останавливается и Александр чувствует это, чувствует буквально, потому что его пальцы именно в этот момент находят пульс. Удар. Удар. Удар. Пауза. Истерическая тахикардия, поверхностный слабый пульс, сердце как будто изо всех сил старается биться... Любимый человек страшно, неестественно выгибается и умирает в руках Александра. Пульса нет. Потом будет неожиданное и щемяще-искреннее сочувствие от дочери нар-шада. Александр запомнит ее удивительные глаза совсем близко от своих и свое удивление, но сказанное из памяти исчезнет. Рациональная часть его сознания подскажет, что рыдать посреди зала - недопустим, он встанет, чтобы подняться к себе, и встретится взглядом с Хуаном. "Я его разбудил. Я сам, понимаете?"
С этого момента и до того, как очнуться в коридоре дворца с живым Актеоном на руках, Александр не запоминает ничего. Только лица. Обескураженный Сервилий. Разьяренная Айшах. Глаза Хуана, полные недоумения и печали, такие искренние в этот момент. Кажется, рядом был кто-то еще... Потом Актеон расскажет, что его вернули Четверо. Но за это возвращение обоим супругам придется заплатить чудовищной болью.
Конец первого дня.
День второй
Всю ночь у Александра болела голова. И, судя по тому, каким бледным проснулся Актеон, не у него одного.
Утро - серое. Вчера никаких действий по переговорам и подписанию мира провести было невозможно, и Александр немного жалеет об этом. Серое небо, кажется не дающее вовсе никакого света, не прибавляет оптимизма. За эту чудовищную ночь Александр, кажется, постарел лет на 10. Он спускается вниз и сразу идет заручаться поддержкой Карлоса Алвы. Потому что если мир не будет подписан сегодня, он не будет подписан еще очень долго. Александр чувствует это всем собой.
Карлос бодр. Как можно быть таким энергичным в такую мерзкую серую хмарь? Как всегда вовремя, как будто что-то почувствовав, появляется Хуан. Александр - не очень хороший политик. Он искренне симпатизирует этим людям... Да что там, одного из них он искренне любит и совсем скоро горько об этом своем отношении пожалеет. Но самая большая ошибка - в том, что он им доверяет. И, рассказывая о том, как вернулся Актеон, как бы невзначай бросает: "поймите меня правильно, я не хотел бы чтобы эта история получила огласку. По слухам, у меня на родине за такое даже могут казнить..." И это - почти фатально. Хуан и Карлос меняются в лице. "Мы не можем подписать с вами договор". Ему объясняют про скверну, про то, что слухи могут оказаться не просто слухами, и про опасность, которой подвергнется Талиг, если подпишет этот договор. А Александр сидит, как оглушенный. И в голове его одна мысль. Я все провалил.
Где-то между разговором и мессой оказывается, что Сервилий арестован. Где-то очень глубоко внутри Александр злорадствует. Но политик в нём - в ужасе. Все рушится. Ведь право подписать мир именем Императора есть только у Сервилия! На мессе Александр просит благословения. И - в забег. К Хуану - убедиться, что с Александром Талиг готов подписывать чертов договор. В темницу - к Сервилию - убедить того передать полномочия. К Актеону - справиться, как тот себя чувствует. Увы, самый хороший политик из их делегации все еще не в строю. Александра охватывает мерзкое чувство одиночества. И бессилия. Как будто ему дали в руки сачок для бабочек и оставили на берегу с поручением во что бы то ни стало остановить надвигающееся цунами.
Александр - не очень хороший политик. Тем не менее, к началу Совета у него есть все кусочки паззла: бумага от Сервилия, устное согласие Бенедикта подписать мир, и вроде бы успокоенные по вопросу скверну Хуан и Карлос.
Поэтому на совете Александр спокоен и даже вальяжен. Настолько, что Валмон, сидящий рядом, к середине мероприятия начинает возмущенно шикать: "господин посол!!!" Слушать про бюджет, наверное, необходимо, но нестерпимо скучно. Александр скользит взглядом по залу и внезапно видит Ниннон. Она в белом. И вдруг что-то очень просто щелкает и картинка складывается - совершенно без усилий. Александр подходит к Ниннон и практически в лоб спрашивает: это Вы - спасшаяся супруга императора Леонида? Ну, конечно не так прямо. Он же все-таки дипломат, пусть и не очень хороший. Нина не ломается. Сто из ста. Это она.
Подписание договора должно случиться сразу после совета. И здесь Александру нужно бы постараться быть лучшим политиком, чем он есть на самом деле, выключить заботу и включить прагматизм... Но Александр - не очень хороший политик. Он ждет Хуана, чтобы представить ему Нину, окончательно успокоить: вот, смотри, если Алексис и подвержен скверне, у нас есть человек, которого можно возвести на престол вместо него!.. А Хуана как будто подменили. Он смотрит зло и колко, говорит коротко и грубо, рассекает воздух резкими словами, как ударами отравленного кинжала... И нет, он не рад тому, что у Гайифы есть альтернатива. И это не заставит его подписать договор. И он просит Александра выйти, чтобы поговорить с дамами, и у Александра нет ни одного шанса остаться, не спровоцировав конфликт. Александр сидит под дверью, как наказанный школьник, и думает о том, что провалил абсолютно всё.
Ощущение предательства, одиночества, чудовищной ответственности - непереносимо. Актеон сейчас нужен Александру как воздух. И не столько как супруг, сколько как коллега. Как лучший переговорщик. Как тот, кто, в отличае от Александра, умеет быть жестким. Как хороший политик. Но Актеона рядом нет и весь груз ответственности за судьбу Империи - на Александре.
Ситуацию немного спасает Карлос. Подходит, спрашивает, что произошло. Возмущается, что договор не хотят подписывать из-за слухов о скверне (конечно, не из-за этого, но формально Хуан озвучил такую причину) и со свойственной кэнналийцам горячностью устремляется прямо к Королю - доказывать, что так нельзя. Это немного отрезвляет Александра. Заставляет собраться и сделать, пожалуй, самый нетипичный для себя шаг. Он поднимается и без стука входит в кабинет Кансильера, откуда его только что выставили. "Знаете, я подумал и понял, что госпожа Нина - моя законная императрица, а Вы - всего лишь коллега. Пока она не прикажет мне уйти, я останусь здесь". Выражение лица Хуана в этот момент стоит всех предыдущих унижений.
Еще некоторое количество времени Хуан отказывается подписывать соглашение. Но потом появляется Бенедикт - видимо, Карлос его все-таки убедил - и после прямого распоряжения Короля начинается наконец обсуждение условий. По итогам Александр выигрывает даже несчастные 20 километров земли, на которых так настаивал всю дорогу Талиг. Договор подписан. Оппонент в тюрьме. Императрица найдена. Друг - если Хуана вообще можно было так назвать - оказался рассчетливым и скользким. Александру неприятно находиться рядом и он торопится покинуть дворец. На прощание Хуан пожимает его руку. В глубине его красивых глаз почему-то плещется боль. Но Александр не в силах догадаться, откуда она взялась.
Уезжая из Талига, Александр Ксенакис увозит с собой Сервилия, мирный договор, выторгованные 20 километров гайифской земли, несколько седых прядей, мир с шадами, заговор против действующего императора и нового, очень квалифицированного, адмирала. Наверное, хороший политик смог бы получить от ситуации больше, но Александр - не очень хороший политик.