Килька плавает в томате, ей в томате хорошо. Только я, ебена матерь, места в жизни не нашел.
Написал фик по САаБ.
Хер кто оценит, зачем повесил?
оноЭто будто медленный яд отравляет всю мою жизнь. Будто сильнейшая боль твоя вдруг становится моей - по какой-то нелепой и дикой случайности, будто все беспокойство и каждый просматриваемый со всех сторон шаг - теперь мой шаг. Я понимаю теперь, что ты чувствовал, отвечая за нас всех и согревая теплом своей кожи медальон Натана. Каждый день. Даже тогда, когда послал всех нас к черту.
Я не помню, когда все так изменилось. Может быть тогда, когда государство выделило тебе нищенскую почетную пенсию и отправило на Землю ко всем чертям, предоставив нас самим себе и бросая нас в котел войны еще более адской, чем та, с которой мы только что кажется развязались. А может быть это случилось раньше - когда ты отталкивал нас, пошатываясь, забираясь в капсулу звездного истребителя. Но потом ты вернулся как бог, когда мы готовы были жрать друг друга - возник на пороге, как ангел, в сиянии искусственного света. Я помню, как плакал тебе в колени тогда, злейший из ангелов и бесчеловечнейший из людей.
Так или иначе. Все поменялось и я плохо помню, как же так было до. И теперь это только мой долг и только моя боль. И все еще трудно привыкнуть к тому, что тебя нет рядом.
Я позволяю себе чуть прикрыть глаза. Совещание длится вроде бы не дольше обычного, но я успеваю продумать и выучить наизусть свою краткую резюмирующую речь. И как всегда моего мнения никто не спрашивает и все расходятся, не обращая внимание на право слова танка, который к тому же слишком рано забрался так высоко.
Все совещание я сидел как каменный и судорожно фиксировал в памяти каждый жест и взгляд, и только сейчас - в коридоре по дороге к своей каюте (а она у меня теперь своя собственная) я позволяю себе таки прикрыть глаза. Зря. Они начинают слезиться, и я чудом добираюсь почти на ощупь.
Это было пожалуй последней шуткой командора Росса; - когда он, умирая в госпитале с ужасающей контузией, от которой пухло и болело все тело, назначил меня в штаб, на замену тебе. Говаривали о сентиментальных порывах, но вездесущий Сьюэлл быстро пресек эти разговоры. Забавно - как быстро он оказался на нашей стороне и как легко на войне меняются стороны... Так или иначе, мои нашивки полковника порой вгоняют в краску меня самого, особенно когда случается встречать в коридоре базы бравого и прославленного, - но пока капитана, - Веста. Вест может позволить себе улыбаться. Я - больше никогда. Это будто медленный яд отравляет мою жизнь.
Я все-таки в своей каюте. Капли, салфетка, еще одни капли. Глаза пилота привыкают к постоянным перегрузкам и при их отсутствии порой начинают вести себя странно. Медики уверяют, что это пройдет через пару недель, и я верю им, потому что отчетливо помню, как слезились глаза у тебя при нашем втором знакомстве, и как удобно прятать за этим что-то большее и куда более болезненное.
Интерком. Никак не могу привыкнуть к тому, что он у меня свой а не один на весь взвод встроенный в стену. К тому же этот я могу отключить, впрочем сейчас не решаюсь - "звонит" адмирал.
- Полковник Хоукс, зайдите ко мне.
- Да, сэр.
Именно так обычно начинаются все неприятности мира.
***
Этим юнцам не больше лет, чем мне самому в начале войны. То есть условно я их почти что не старше. Ловлю на себе напряженные взгляды и думаю о том, что так наверное думал и ты, глядя на нас тогда. Слишком точное дежавю, увы.
Их двадцать человек и гигантский маховик пропаганды, который разворачивает сейчас "аэротех" только слегка задел их своим крылом - достаточно для того чтобы внести сумятицу и патриотическую чушь в голову, но не достаточно для того, чтобы солдаты безоговорочно соглашались умирать. А мне очень нужно чтобы они хотели умереть и все последующие двадцать дней я говорю, говорю и говорю, прерывая свои речи утомительными тренировками - утомительными для них, чтобы не оставалось времени осмыслить мою во многом сырую и примитивную мораль. Одна девочка ломается и ее переводят - кажется, в одну из новых колоний. Там где редко доживают до утра.
Мне противно и больно, впрочем - вру, мне никак, потому что это не первое и не последнее мое отделение, с которым никогда в жизни мне не разрешат полететь на задание, как когда-то не разрешали тебе... Я - командир-одиночка. Я - палач. Я - бессменный командующий эскадрона камикадзе.
Это единственный способ воевать с ними теперь, когда "красных баронов" сотни, а таких пилотов каким был ты - нет вовсе. Впрочем, нет - Вест вот всегда возвращается, но одно дело довести наше живое оружие - живое, кричащее и часто в последние секунды гадящее под себя - до цели, и другое дело этим оружием стать. Вест возвращается. Хотя я на его месте давно бы взял курс на ближайшую звезду. Мы оба понимаем, что эту войну возможно выиграть так и только так, но ни один из нас никогда не набрался бы смелости взглянуть тебе снова в глаза.
Мы оба все еще помним вкус армейских сапог и силуэт в дверном проеме на фоне галогеновых ламп эвакуатора.
Подготовка пилотов на один раз длится всего 21 день. Потом мне присылают следующую группу и я начинаю оттачивать для федерации новый клинок - стилет из фольги, который не решит ничего. Противник несет огромные финансовые и технические потери. Мы теряем искусственно и не очень выращенных людей. Весь потенциал размножения за нами. Самовоспроизводящееся оружие, не требующее точной наводки и отладки. И затрат. Нет человека - нет проблемы.
Адмирал Сьюэлл хочет упростить процесс - так, чтобы я мог заниматься с двумя группами сразу. Это скорее радует меня - так я буду узнавать их еще меньше, а значит процент личной заинтересованности уйдет, но моя голова скорее взорвется чем выдержит этот темп, и адмирал обещает прислась мне с земли сержанта - эксперта по строевой и летной подготовке. Это сильно упрощает дело и я уже кажется начинаю робко радоваться, пока в сержантских нашивках под шум моторчиков - который слышу только я, точнее нет, не слышу - хирурги сработали идеально, я просто придумал его себе, - на станции не появляешься ты.
***
Я не представляю что могло заставить тебя сделать это. Впрочем нет, - представляю, но вряд ли ты представляешь себе, на что подписался. Только не с твоей моралью - думаю я, но проходит неделя, а увольнения все еще не происходит. Ты держишься, но меня обмануть стало теперь чертовски сложно - сказывается опыт общения со Сьюэллом, да и помню я, как ты можешь держаться. Поэтому спустя блядскую неделю, на протяжении которой я при каждом удобном случае замеряю визуально степерь покраснения твоих глаз, мы остаемся наедине в моей каюте. Только сейчас я понимаю, что она вполне могла быть когда-то твоей - просто потому что на станции не так много жилых помещений такого уровня. Ты молчишь и не садишься - я видел тебя до сих пор только стоя, а значит тут же появляется повод ругать себя. Нужно было узнать, насколько хорошо сработали хирурги и можешь ли ты сесть вообще в это дурацкое кресло, а впрочем - почему это должно меня беспокоить?.. Сейчас важна эффективность и ... черт, до чего же я сам себе противен.
- Сержант МакКуин, - очень вовремя вспоминаю и не называю тебя полковником. - Меня беспокоит эффективность Вашей работы с новобранцами.
- Сэр?.. - ты держишься идеально, вот только я тешу себя надеждой что знаю, чего тебе стоит этот идеал.
- Вы наверняка уже знаете, что эта ускоренная программа служит для подготовки новобранцев к... особой миссии.
Теперь мы называем это так. "Особая миссия". И похоронки родным тоже приходят со словами "погиб при выполнении особого задания". Рейды камикадзе, увы, добровольны. По крайней мере формально, потому что мало кто знает, как мало оставется от воли и насколько меньше - от разума, после "курса юного бойца".
- Знаю... сэр. - Твой голос чуть ломается - все же перед тобой я, да и все что произошло с тобой немного подкосило даже такую сталь как твой голос. И все же - "сэр". Хорошо, если ты решил что больше ничто нас не связывает.
- И что же, сержант, - ах, опять удержался, - это не беспокоит Вас?.. Не противоречит Вашим моральным принципам?.. Не вселяет сомнения или...
- Никак нет, сэр. Моя квалификация такова, что я с самого начала войны с чужими готовлю пилотов-камикадзе.
Я на несколько секунд замираю, смакуя красоту сравнения, а потом обмираю от ужаса, улавливая нотку серьезной серой стали твоих глаз. Ты не шутишь. Нас готовили к тому же самому, только времени и средств тогда было больше, а посему 58й можно было использовать несколько раз подряд. Экономно и практично.
Мне хочется броситься на тебя с кулаками, но я просто и вежливо выставляю тебя вон.
***
И иду к Натану. Там тихо играет музыка, написанная чуть меньше ста лет назад, и на столе никогда не иссякает бутылка виски. Не потому что Нат запил после всего пережитого и не потому что поминает ежедневно наше пушечное мясо. Просто это теперь часть его имиджа, Вест - улыбчивый вояка в шрамах, летчик-ас, красавец - хоть сейчас на страницы всех газет мира. Натан воплощает собой нашу войну, одним взглядом он способен теперь внушить уверенность и мало кто помнит его сопливым юнцом, дезертировавшим чтобы найти свою девушку. Кажется один я знаю, чего ему стоила эта перемена. За уверенностью и надеждой их полная противоположность - человек, для которого мужественная улыбка стала рутиной, и который плачет по ночам от боли, потому что сводит мышцы лица.
Хлопаю стакан золотистой отравы не садясь. Натан удивленно смотрит, с трудом становясь на секунду моим лучшим другом, и показывая этим, что он меня слушает - от планшета с картами однако не отрывается и это приятно - не люблю я черезмерного внимания, не заслужил.
Я рассказываю Весту о тебе, о том что ты сделал с собой, став почти рядовым - без права на смерть, зато с обязанностью отправлять на смерть пачками. И о том, что с самого начала мы были обречены на это - весь 58й, да и 61й, и 35й... С той лишь разницей что те полностью выработали свой ресурс в запланированное время, а мы еще как-то держались.
Я плохо понимаю, почему ты вернулся за нами тогда, появившись в дверном проеме, и Натан недоумевает тоже - горько недоумевает, потому что все это время мы тешили себя пустой иллюзией что ты просто любил нас, а теперь на первый план выползают самые противные подозрения об иных целях.
- Давай спросим его напрямую, - наконец пожимает плечами Вест, но я никак не представляю себе эту перспективу.
- Это лучше чем вовсе потерять доверие к нему, и наделать ошибок, - добавляет Натан, уловив в моих глазах невысказанный скепсис. Я сухо благодарю его, жму руку и ухожу, хотя Вест никогда не против того чтобы я задержался подольше чем это позволяет устав и может быть превысил бы устав еще кое в чем. Ухожу, потому что именно это я и понимаю под "не наделать ошибок".
Я иду к тебе - то есть я тупо петляю по коридорам базы, совершенно не имея понятия о направлении, но в голове лениво вертится мысль о том, что я должен найти тебя, о том, что ноги сами приведут. Они и приводят - правда сильно позже, через два часа матов и сосредоточенных поисков, потому что у нас все-таки не дамский роман а найти наугад человека в военное время, когда ищешь его вовсе не там - занятие для идиотов.
Натан прав - проще действительно спросить, но я какое-то время просто смотрю на тебя невовремя покрасневшими глазами - наблюдаю как ты проводишь разьяснительные работы по строевой подготовке и как заботливо проверяешь закрыты ли крышки пилотных тренажеров. Ты совершенно не подходишь для этой работы, о чем я, ведомый идиотским чувством, котрое в последний раз охватывало меня задолго до начала операции "Молот", сообщаю тебе. Все равно ребята в тренажерах нас не слышат. Ты долго смотришь на меня и я чувствую, что сейчас получу по лицу, но ты только предлагаешь поговорить об этом в более подходящем месте и заканчиваешь тренировку. вопиющее нарушение неписанного устава, потому что теперь у этих ребят будет время на отдых, но мне наплевать.
***
Мы идем ко мне, но ведешь ты, - видимо это действительно была твоя комната когда-то. Я ни на секунду не могу избавиться от ощущения что я снова лейтенант, а ты - командующий моим отделением, но как только закрывается дверь ты вытягиваешься в струнку передо мной и мне мстановится противно как никогда.
Я делаю тебе выговор четко по уставу, будто надеясь еще задеть, но ты невозмутим. Я говорю тебе о том, что ты слишком много личного вкладываешь в отношения с пушечным мясом, и не забываю дополнить, что и раньше от этого страдали люди. Ты молча смотришь в стену, лишь челюсти сжимаются от гнева, но мне мало этого, я хочу получить от тебя реакцию и я ее получаю - но восе не ту. Ты козыряешь, говоришь что все понял, исправишься - голос похож на автомат, - и просишь разрешения идти. Я не отпускаю и теперь становится совершенно ясно зачем я все это затеял, но ты все равно продолжаешь прятаться за маской своего нынешнего звания, пока я не начинаю орать в голос.
- Ты всегда был черезчур импульсивен, Хоукс, - строго замечаешь ты тогда, на миг превращаясь наконец в себя прежнего.
- А ты - черезчур холоден, потому что знал что уготовано 58му и все же посмел делать вид, будто мы для тебя что-то значим!..
- Это в большей степени было нужно вам самим и... до определенного момента это было частью машины подготовки. Этап промывания мозгов.
- До оперделенного момента?, - срываюсь на сиплый взодх я, почти не контролируя себя и судорожно ища пальцами бластер в кобуре.
- Пока не появился ты. У меня не может быть своих детей, но тобой я горжусь - ты когда-нибудь научишься так же.
Все плывет. Я помню только, что давно не плакал, что никто еще никогда не был ко мне так близко и не касался меня так, как ты.
***
Проходит время - вполне приличное для большого выговора и отработки наказания, однако такое чувство, что взыскание получал я сам. Теперь я хожу осторожно, но все же умудряюсь добраться до палубы нашего мяса и уговорить двоих - парня и девушку - они попались мне первые, наугад, но кажется они влюблены, а значит выбор неплох.
Затем я захожу к Натану и сухо целую его, выполняя последнее невысказанное обещание, просьбу, которую никто так никогда и не озвучил. Надеюсь после того как утром все случиться он вспомнит это и ему станет легче.
Я нахожу Сьюэлла, стараясь не думать о том, что делаешь сейчас ты, не улыбаться и вообще не думать о тебе, - и говорю ему что хотел бы сам проводить этот взвод на особое задание, потому что ты кажется недостаточно подготовил их морально. Мне разрешают - я прошу этого регулярно, потому что бывают действительно трудные ребята.
Потом я заворачиваю на среднюю палубу и не могу отказать себе в том чтобы еще раз увидеть тебя и случайно пройти мимо, касаясь твоей руки.
Утром мы вылетим вместе с бесконечно-дорогими нам обоим ребятами-камикадзе и наконец выполним свое предназначение. Злейший из ангелов и дичайший из карт. Бесчеловечнейшие из случайного процента выживающих.
Хер кто оценит, зачем повесил?
оноЭто будто медленный яд отравляет всю мою жизнь. Будто сильнейшая боль твоя вдруг становится моей - по какой-то нелепой и дикой случайности, будто все беспокойство и каждый просматриваемый со всех сторон шаг - теперь мой шаг. Я понимаю теперь, что ты чувствовал, отвечая за нас всех и согревая теплом своей кожи медальон Натана. Каждый день. Даже тогда, когда послал всех нас к черту.
Я не помню, когда все так изменилось. Может быть тогда, когда государство выделило тебе нищенскую почетную пенсию и отправило на Землю ко всем чертям, предоставив нас самим себе и бросая нас в котел войны еще более адской, чем та, с которой мы только что кажется развязались. А может быть это случилось раньше - когда ты отталкивал нас, пошатываясь, забираясь в капсулу звездного истребителя. Но потом ты вернулся как бог, когда мы готовы были жрать друг друга - возник на пороге, как ангел, в сиянии искусственного света. Я помню, как плакал тебе в колени тогда, злейший из ангелов и бесчеловечнейший из людей.
Так или иначе. Все поменялось и я плохо помню, как же так было до. И теперь это только мой долг и только моя боль. И все еще трудно привыкнуть к тому, что тебя нет рядом.
Я позволяю себе чуть прикрыть глаза. Совещание длится вроде бы не дольше обычного, но я успеваю продумать и выучить наизусть свою краткую резюмирующую речь. И как всегда моего мнения никто не спрашивает и все расходятся, не обращая внимание на право слова танка, который к тому же слишком рано забрался так высоко.
Все совещание я сидел как каменный и судорожно фиксировал в памяти каждый жест и взгляд, и только сейчас - в коридоре по дороге к своей каюте (а она у меня теперь своя собственная) я позволяю себе таки прикрыть глаза. Зря. Они начинают слезиться, и я чудом добираюсь почти на ощупь.
Это было пожалуй последней шуткой командора Росса; - когда он, умирая в госпитале с ужасающей контузией, от которой пухло и болело все тело, назначил меня в штаб, на замену тебе. Говаривали о сентиментальных порывах, но вездесущий Сьюэлл быстро пресек эти разговоры. Забавно - как быстро он оказался на нашей стороне и как легко на войне меняются стороны... Так или иначе, мои нашивки полковника порой вгоняют в краску меня самого, особенно когда случается встречать в коридоре базы бравого и прославленного, - но пока капитана, - Веста. Вест может позволить себе улыбаться. Я - больше никогда. Это будто медленный яд отравляет мою жизнь.
Я все-таки в своей каюте. Капли, салфетка, еще одни капли. Глаза пилота привыкают к постоянным перегрузкам и при их отсутствии порой начинают вести себя странно. Медики уверяют, что это пройдет через пару недель, и я верю им, потому что отчетливо помню, как слезились глаза у тебя при нашем втором знакомстве, и как удобно прятать за этим что-то большее и куда более болезненное.
Интерком. Никак не могу привыкнуть к тому, что он у меня свой а не один на весь взвод встроенный в стену. К тому же этот я могу отключить, впрочем сейчас не решаюсь - "звонит" адмирал.
- Полковник Хоукс, зайдите ко мне.
- Да, сэр.
Именно так обычно начинаются все неприятности мира.
***
Этим юнцам не больше лет, чем мне самому в начале войны. То есть условно я их почти что не старше. Ловлю на себе напряженные взгляды и думаю о том, что так наверное думал и ты, глядя на нас тогда. Слишком точное дежавю, увы.
Их двадцать человек и гигантский маховик пропаганды, который разворачивает сейчас "аэротех" только слегка задел их своим крылом - достаточно для того чтобы внести сумятицу и патриотическую чушь в голову, но не достаточно для того, чтобы солдаты безоговорочно соглашались умирать. А мне очень нужно чтобы они хотели умереть и все последующие двадцать дней я говорю, говорю и говорю, прерывая свои речи утомительными тренировками - утомительными для них, чтобы не оставалось времени осмыслить мою во многом сырую и примитивную мораль. Одна девочка ломается и ее переводят - кажется, в одну из новых колоний. Там где редко доживают до утра.
Мне противно и больно, впрочем - вру, мне никак, потому что это не первое и не последнее мое отделение, с которым никогда в жизни мне не разрешат полететь на задание, как когда-то не разрешали тебе... Я - командир-одиночка. Я - палач. Я - бессменный командующий эскадрона камикадзе.
Это единственный способ воевать с ними теперь, когда "красных баронов" сотни, а таких пилотов каким был ты - нет вовсе. Впрочем, нет - Вест вот всегда возвращается, но одно дело довести наше живое оружие - живое, кричащее и часто в последние секунды гадящее под себя - до цели, и другое дело этим оружием стать. Вест возвращается. Хотя я на его месте давно бы взял курс на ближайшую звезду. Мы оба понимаем, что эту войну возможно выиграть так и только так, но ни один из нас никогда не набрался бы смелости взглянуть тебе снова в глаза.
Мы оба все еще помним вкус армейских сапог и силуэт в дверном проеме на фоне галогеновых ламп эвакуатора.
Подготовка пилотов на один раз длится всего 21 день. Потом мне присылают следующую группу и я начинаю оттачивать для федерации новый клинок - стилет из фольги, который не решит ничего. Противник несет огромные финансовые и технические потери. Мы теряем искусственно и не очень выращенных людей. Весь потенциал размножения за нами. Самовоспроизводящееся оружие, не требующее точной наводки и отладки. И затрат. Нет человека - нет проблемы.
Адмирал Сьюэлл хочет упростить процесс - так, чтобы я мог заниматься с двумя группами сразу. Это скорее радует меня - так я буду узнавать их еще меньше, а значит процент личной заинтересованности уйдет, но моя голова скорее взорвется чем выдержит этот темп, и адмирал обещает прислась мне с земли сержанта - эксперта по строевой и летной подготовке. Это сильно упрощает дело и я уже кажется начинаю робко радоваться, пока в сержантских нашивках под шум моторчиков - который слышу только я, точнее нет, не слышу - хирурги сработали идеально, я просто придумал его себе, - на станции не появляешься ты.
***
Я не представляю что могло заставить тебя сделать это. Впрочем нет, - представляю, но вряд ли ты представляешь себе, на что подписался. Только не с твоей моралью - думаю я, но проходит неделя, а увольнения все еще не происходит. Ты держишься, но меня обмануть стало теперь чертовски сложно - сказывается опыт общения со Сьюэллом, да и помню я, как ты можешь держаться. Поэтому спустя блядскую неделю, на протяжении которой я при каждом удобном случае замеряю визуально степерь покраснения твоих глаз, мы остаемся наедине в моей каюте. Только сейчас я понимаю, что она вполне могла быть когда-то твоей - просто потому что на станции не так много жилых помещений такого уровня. Ты молчишь и не садишься - я видел тебя до сих пор только стоя, а значит тут же появляется повод ругать себя. Нужно было узнать, насколько хорошо сработали хирурги и можешь ли ты сесть вообще в это дурацкое кресло, а впрочем - почему это должно меня беспокоить?.. Сейчас важна эффективность и ... черт, до чего же я сам себе противен.
- Сержант МакКуин, - очень вовремя вспоминаю и не называю тебя полковником. - Меня беспокоит эффективность Вашей работы с новобранцами.
- Сэр?.. - ты держишься идеально, вот только я тешу себя надеждой что знаю, чего тебе стоит этот идеал.
- Вы наверняка уже знаете, что эта ускоренная программа служит для подготовки новобранцев к... особой миссии.
Теперь мы называем это так. "Особая миссия". И похоронки родным тоже приходят со словами "погиб при выполнении особого задания". Рейды камикадзе, увы, добровольны. По крайней мере формально, потому что мало кто знает, как мало оставется от воли и насколько меньше - от разума, после "курса юного бойца".
- Знаю... сэр. - Твой голос чуть ломается - все же перед тобой я, да и все что произошло с тобой немного подкосило даже такую сталь как твой голос. И все же - "сэр". Хорошо, если ты решил что больше ничто нас не связывает.
- И что же, сержант, - ах, опять удержался, - это не беспокоит Вас?.. Не противоречит Вашим моральным принципам?.. Не вселяет сомнения или...
- Никак нет, сэр. Моя квалификация такова, что я с самого начала войны с чужими готовлю пилотов-камикадзе.
Я на несколько секунд замираю, смакуя красоту сравнения, а потом обмираю от ужаса, улавливая нотку серьезной серой стали твоих глаз. Ты не шутишь. Нас готовили к тому же самому, только времени и средств тогда было больше, а посему 58й можно было использовать несколько раз подряд. Экономно и практично.
Мне хочется броситься на тебя с кулаками, но я просто и вежливо выставляю тебя вон.
***
И иду к Натану. Там тихо играет музыка, написанная чуть меньше ста лет назад, и на столе никогда не иссякает бутылка виски. Не потому что Нат запил после всего пережитого и не потому что поминает ежедневно наше пушечное мясо. Просто это теперь часть его имиджа, Вест - улыбчивый вояка в шрамах, летчик-ас, красавец - хоть сейчас на страницы всех газет мира. Натан воплощает собой нашу войну, одним взглядом он способен теперь внушить уверенность и мало кто помнит его сопливым юнцом, дезертировавшим чтобы найти свою девушку. Кажется один я знаю, чего ему стоила эта перемена. За уверенностью и надеждой их полная противоположность - человек, для которого мужественная улыбка стала рутиной, и который плачет по ночам от боли, потому что сводит мышцы лица.
Хлопаю стакан золотистой отравы не садясь. Натан удивленно смотрит, с трудом становясь на секунду моим лучшим другом, и показывая этим, что он меня слушает - от планшета с картами однако не отрывается и это приятно - не люблю я черезмерного внимания, не заслужил.
Я рассказываю Весту о тебе, о том что ты сделал с собой, став почти рядовым - без права на смерть, зато с обязанностью отправлять на смерть пачками. И о том, что с самого начала мы были обречены на это - весь 58й, да и 61й, и 35й... С той лишь разницей что те полностью выработали свой ресурс в запланированное время, а мы еще как-то держались.
Я плохо понимаю, почему ты вернулся за нами тогда, появившись в дверном проеме, и Натан недоумевает тоже - горько недоумевает, потому что все это время мы тешили себя пустой иллюзией что ты просто любил нас, а теперь на первый план выползают самые противные подозрения об иных целях.
- Давай спросим его напрямую, - наконец пожимает плечами Вест, но я никак не представляю себе эту перспективу.
- Это лучше чем вовсе потерять доверие к нему, и наделать ошибок, - добавляет Натан, уловив в моих глазах невысказанный скепсис. Я сухо благодарю его, жму руку и ухожу, хотя Вест никогда не против того чтобы я задержался подольше чем это позволяет устав и может быть превысил бы устав еще кое в чем. Ухожу, потому что именно это я и понимаю под "не наделать ошибок".
Я иду к тебе - то есть я тупо петляю по коридорам базы, совершенно не имея понятия о направлении, но в голове лениво вертится мысль о том, что я должен найти тебя, о том, что ноги сами приведут. Они и приводят - правда сильно позже, через два часа матов и сосредоточенных поисков, потому что у нас все-таки не дамский роман а найти наугад человека в военное время, когда ищешь его вовсе не там - занятие для идиотов.
Натан прав - проще действительно спросить, но я какое-то время просто смотрю на тебя невовремя покрасневшими глазами - наблюдаю как ты проводишь разьяснительные работы по строевой подготовке и как заботливо проверяешь закрыты ли крышки пилотных тренажеров. Ты совершенно не подходишь для этой работы, о чем я, ведомый идиотским чувством, котрое в последний раз охватывало меня задолго до начала операции "Молот", сообщаю тебе. Все равно ребята в тренажерах нас не слышат. Ты долго смотришь на меня и я чувствую, что сейчас получу по лицу, но ты только предлагаешь поговорить об этом в более подходящем месте и заканчиваешь тренировку. вопиющее нарушение неписанного устава, потому что теперь у этих ребят будет время на отдых, но мне наплевать.
***
Мы идем ко мне, но ведешь ты, - видимо это действительно была твоя комната когда-то. Я ни на секунду не могу избавиться от ощущения что я снова лейтенант, а ты - командующий моим отделением, но как только закрывается дверь ты вытягиваешься в струнку передо мной и мне мстановится противно как никогда.
Я делаю тебе выговор четко по уставу, будто надеясь еще задеть, но ты невозмутим. Я говорю тебе о том, что ты слишком много личного вкладываешь в отношения с пушечным мясом, и не забываю дополнить, что и раньше от этого страдали люди. Ты молча смотришь в стену, лишь челюсти сжимаются от гнева, но мне мало этого, я хочу получить от тебя реакцию и я ее получаю - но восе не ту. Ты козыряешь, говоришь что все понял, исправишься - голос похож на автомат, - и просишь разрешения идти. Я не отпускаю и теперь становится совершенно ясно зачем я все это затеял, но ты все равно продолжаешь прятаться за маской своего нынешнего звания, пока я не начинаю орать в голос.
- Ты всегда был черезчур импульсивен, Хоукс, - строго замечаешь ты тогда, на миг превращаясь наконец в себя прежнего.
- А ты - черезчур холоден, потому что знал что уготовано 58му и все же посмел делать вид, будто мы для тебя что-то значим!..
- Это в большей степени было нужно вам самим и... до определенного момента это было частью машины подготовки. Этап промывания мозгов.
- До оперделенного момента?, - срываюсь на сиплый взодх я, почти не контролируя себя и судорожно ища пальцами бластер в кобуре.
- Пока не появился ты. У меня не может быть своих детей, но тобой я горжусь - ты когда-нибудь научишься так же.
Все плывет. Я помню только, что давно не плакал, что никто еще никогда не был ко мне так близко и не касался меня так, как ты.
***
Проходит время - вполне приличное для большого выговора и отработки наказания, однако такое чувство, что взыскание получал я сам. Теперь я хожу осторожно, но все же умудряюсь добраться до палубы нашего мяса и уговорить двоих - парня и девушку - они попались мне первые, наугад, но кажется они влюблены, а значит выбор неплох.
Затем я захожу к Натану и сухо целую его, выполняя последнее невысказанное обещание, просьбу, которую никто так никогда и не озвучил. Надеюсь после того как утром все случиться он вспомнит это и ему станет легче.
Я нахожу Сьюэлла, стараясь не думать о том, что делаешь сейчас ты, не улыбаться и вообще не думать о тебе, - и говорю ему что хотел бы сам проводить этот взвод на особое задание, потому что ты кажется недостаточно подготовил их морально. Мне разрешают - я прошу этого регулярно, потому что бывают действительно трудные ребята.
Потом я заворачиваю на среднюю палубу и не могу отказать себе в том чтобы еще раз увидеть тебя и случайно пройти мимо, касаясь твоей руки.
Утром мы вылетим вместе с бесконечно-дорогими нам обоим ребятами-камикадзе и наконец выполним свое предназначение. Злейший из ангелов и дичайший из карт. Бесчеловечнейшие из случайного процента выживающих.
@темы: фикшн, Воспоминания
-
-
07.01.2008 в 22:27атмосферно.
-
-
07.01.2008 в 22:53Пасиб
-
-
07.01.2008 в 23:01сюжет, я так понимаю, про межгалактические войны, да?)
-
-
07.01.2008 в 23:20-
-
07.01.2008 в 23:23-
-
07.01.2008 в 23:26-
-
16.03.2008 в 12:08-
-
16.03.2008 в 13:43